Байки от Степаныча.

Вотка - карашо!

             Ночь. Прохладно, даже холодно. От реки Бии разит сыростью. Скала «Бык» шумит, борясь с водой. Ветерок раздувает костер, но сырые дрова горят плохо. В палатке совсем неуютно, потому мы с Андреем сидим у костра и травим байки.

            Неожиданно послышался звук мотора, и вскоре из леса на огонек вышли трое, двое мужчин и женщина. Один из мужчин был худой и длинный, кроме того, он оказался американцем. Его земляки где-то блудили по реке на катамаране, а самого с воды прогнали, оставив в автобусе без одеял и теплого общения. Отличался он еще и тем, что его крупно трясло от холода, потому что на холодном железном полу автобуса крутому янки ночевать оказалось трудно. Что русскому хорошо, то американцу смерть.

            Мы укрыли гостей всем, что у нас было, но Джона, так звали американца, продолжала сотрясать дрожь.

            Неожиданно Андрей, кстати сказать, барражировавший вокруг гостей босиком, вспомнил, что у нас где-то осталась початая бутылка водки, сбегал в палатку и налил Джону полстакана. Но уговорить парня выпить оказалось трудно. Трясясь и заикаясь, он пытался что-то сказать, но перевести его слова оказалось совсем непросто. Женщина знала немного испанский, который и американец немного знал, а это «немного» превращало разговор в беседу глухих. Потому разговор шел натужно, с хорошего русского на плохой испанский и наоборот.

            Но в Андрее проснулся талант дипломата, и он все же уговорил янки пригубить зелье.

            Сделав хороший глоток (халява, хоть и мерзкая!), Джон разинул глаза, закашлялся и повалился на землю. Спас его только крутой соленый огурец, да и то пришлось разжимать рот и толкать насильно.

            Спутники американца решили, что старуха с косой уже недалече и помчались в автобус за «Кока-Колой», привезенной в немытую Россию аж из самой Америки.

            Но пока они бегали, Джон неожиданно ожил, схватил вечно расстроенную гитару, умело пробежался по струнам длинными пальцами музыканта, содрогнулся от ее жуткого звучания, отбросил в сторону и пропел что-то героическое.

            Прибежавшие, увидев своего живого подопечного, стали укорять нас, что мы необдуманно упоили дорогого гостя. Но Джон, перестав дрожать, и совершенно без икоты стал беспрестанно говорить,  и размахивать руками. Женщина перевела, что парень хочет холодной чистой воды. Мы быстренько сбегали к реке и вручили жаждущему воды из Бии. Вылакав несколько кружек, Джон спросил у женщины, откуда вода. Когда же он узнал, что вода сырая и взята из реки, то в ужасе начал орать на нас. Отравили! Неисчислимая армия микробов заполнила американское брюхо! – перевела женщина.

            В гневе забугорный дикарь помчался к автобусу, решив, что последние часы перед смертью лучше провести на железном полу...

            Утром за палаткой слышу голос Андрея: «Хаваю еду, Джон!». Выползаю и вижу худого, длинного, рыжего, едва живого, трясущегося всеми членами, замотанного во всевозможные тряпки «немца под Москвой». Это «чудо» протягивает свой стакан Андрею, и мы слышим корявую, но хорошо понимаемую фразу: «Вотка - карашо! Карашо - вотка!»...